МАРТ – 04

Маршрут: СПб – Оленегорск – Ловозеро – оз. Светлое – р. Вавнйок (Светлый) – р. Суолуай– оз. Сейдозеро – пер. Чивруай – г. Маннепахк -- р. Куфтуай -- железная дорога – Ревда – Оленегорск – СПб.

Руководитель: Саша Нестеренко – выпускник Классической гимназии 610 (2001), студент биофака СПбГУ.

Участники:

Настя Коваль – выпускница Классической гимназии 610 (2001), студентка филфака СПбГУ (матлингвистика);

Лика Чекалова – выпускница Аничкова лицея (1995) и востфака СПбГУ, преподаватель Аничкова лицея (спецкурс ); начальник международного отдела, специалист по металлургическим рынкам

Дальнего Востока ООО «Интеллектуальные Ресурсы», г. Москва.

Наташа Вартанян – (Наталья Иосиф-Феликсовна) – выпускница физико-математической школы 239 (1977) и факультета ПМ/ПУ ЛГУ, преподаватель математики в Российском Государственном Гидро-метеорологическом университете СПб;

Шура Клочков – выпускник физико-математической школы 239 (1977) и ЛЭТИ, старший научный сотрудник ФТИ им. Иоффе РАН; Центр речевых технологий, инженер-разработчик;

Саша Чиняков – выпускник Аничкова лицея (2000), студент матмеха СПбГУ;

Эдик Шагал – выпускник Аничкова лицея (2000), студент ИМОП СПбГПУ, дизайн.

Коля Быков – выпускник Аничкова лицея (2000), студент физфака СПбГУ;

Леша Леонтьев – выпускник Аничкова лицея (1998) и истфака СПбГУ (2003), аспирант истфака СПбГУ (античная кафедра);

НВ (Нина Валерьевна Гущина) – учитель литературы Аничкова лицея.

Сроки: 19 марта – 28 марта 2004.

666

Нина Валерьевна сказала ставить число. Это – число зверя.

Над каждым розовым прямоугольником есть розовый кружок, а под каждым розовым кружком есть розовый прямоугольник.

Вот розовый прямоугольник, под ним кружок, а вот еще розовый прямоугольник, а под ним кружок, а вот розовый кружок, а над ним прямоугольник. А в розовом кружке часы, а в часах 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 12. Но сейчас как-то особенно 11. В часах две стрелки. И обе как-то странно 11. Наверное, действительно 11.

На потолке 2 фонаря и вентилятор. Между каждой парой фонарей есть вентилятор и две тени от вентилятора. Казалось бы, логично, что две тени. Только вот фонари выключены. А свет распространяется как бы ниоткуда. А тени растут из того же корня, из которого растет вентилятор. У вентилятора много лопастей. У правой тени – три, а у левой – четыре. Левая тень вращается медленнее, правая быстрее, а вентилятор то медленнее, то быстрее. Хочется снять ботинок и кинуть его в вентилятор. Не для того чтобы пришла милиция – а так просто. Ему там самое место!

Правый фонарь висит в розовом кружке, а левый торчит прямо из потолка, а если повернуться – то наоборот. Наверное, они оба висят из розового кружка, но по очереди.

Когда строили эту станцию – Оленегорск – не хватило на всех розовых кружков. Горизонтальных розовых кружков. Вот вертикальных хватило – на каждый розовый прямоугольник. А горизонтальных не хватило. Не подвезли. Не произвела советская промышленность нужное количество розовых горизонтальных кружков. Вот и делят его фонари – правый и левый – один на двоих, как братья из бедной деревенской семьи – валенки. Старший в них с утра в школу идет за знаниями, а младший вечером на колодец – за водой.

«Из подлодки «Комсомолец» вышло 42 человека и - НРЗБРобразное углубление по склону» - говорят наши коллеги.

В решетке 63 дырки. Потому что у одной дырки сломалась переносица.

Вентилятор крутится и с другой стороны входа. Это зеркало. Только там есть Фурцева и Гагарин, и цветы. А здесь есть Фурцева? А кто здесь Гагарин?

Мы попали внутрь большой розовой самки тюленя. Снаружи темно, а внутри люди. И от этого светлее, и теплее, и ночевать здесь надо. Потому что люди – это мы.

А у Фурцевой радость, а у Гагарина радость. А над ними смутно угадывается Ленин. Если бы мавзолей был НРЗБР, то Ленин бы спал как раз вон по той фисташковой скамейке, под картиной. А сейчас тут только дядя Толя. У дяди Толи почти нет зрения. Потому что «Метанол – Яд». Дядя Толя смотрит пустыми глазами в пустое белое вязкое пространство и поет авиаторские песни. Дядя Толя – авиатор. Его самолет вошел в штопор, его самолет стремительно летит к земле. Его катапульту заклинило, он ничего не видит, кроме лихорадочной круговерти цветов, людей, фисташковых скамеечек. Ему остается только смотреть куда-то, в только ему ведомую даль, и прикладывать ладонь ко лбу, отчаянно петь\орать на весь зал: «Кто не видел неба, тот не жил». Он отхлебывает из какой-то сомнительной бутылки и снова отчаянно поет, словно идущий на смерть герой.

(Эдик)

Коля. День Зверя.

Очень странный и какой-то бестолковый день. Так начался поход в этот раз. Как-то неправильно. И отъезд с этого невнятного Ладожского вокзала, и едем не до Имандры, а до какого-то Оленегорска. Приезд затемно. Диссоциативный эффект памяти. Приезд должен быть к вечеру, но еще по свету: чтобы сразу небольшой переходик к месту первой стоянки. Как-то привык я к таким вещам уже. И все новое – настораживает. Даже пугает чуть-чуть. Как все новое, что наследует старому. Даже в поезде было как-то непривычно комфортно: никто не доставал, не гавкался и не бухтел по поводу лыж и проч.

Вот и сейчас мы сидим в зале ожидания и ожидаем транспорт.

Батут: - Я думаю, этот поход так и закончится, как он начался.

Эдик: - Главное, чтобы он так не продолжался.

А дядя Толя на стакане, а дяди Сережи нет дома, и кто нас повезет?!

Если повезет, то, НВ сказала, есть один вариант. Который раз я поразился отзывчивости жителей малых городов. Стояли – разговаривали о своем деле, а ведь нет – отозвались, поучаствовали, пошли куда-то что-то узнавать, обещали через дежурную передать, если машину найдут… И на что им эта суета? Могли бы на крайняк рукой показать, куда нам пойти и кого спросить.

Очень сумбурно вокруг все (хотя, возможно, это я просто проецирую). Швей-минимум я закончил еще в поезде (теперь мои бахилы стали чуть симметричнее, хотя до полной тождественности им, видимо, никогда не дойти, с Божьей помощью). Так, Эдик улегся спать. Ладно; на вокзале еще одна группа; на мой взгляд, попроще нашей. Они тоже ждут транспорт и никак не могут снарядиться за водкой. Кажется, сегодня нас уже никто не повезет. Хотя, если повезет… Все явно намылились спать. Какое-то неправильное ожидание в этом зале ожидания, в этом неправильном Оленегорске, в это неправильное время, этого неправильного автобуса, в этот неправильный день Зверя.

P.S. Жаль, нет Нюха.

Печени у человека две: одна – печень, а другая – селезенка. Никто не знает, что из них что. Тут можно только угадать, как в телеигре. А потом кто-нибудь скажет – а я знаю, где печень! Но ему не поверят и сожгут на костре, или еще того хуже – поверят, и тем более сожгут.

(Эдик)

5:5 21 марта.

Дежурим. Хотя печки у нас нет. И шатра тоже нет. И дрыхнем мы на вокзале. Но должно же у нас хоть что-нибудь быть! Вот и дежурим. А то найдутся другие желающие на то, что есть у нас в рюкзаках.

Люди здесь отзывчивые, все хотят помочь: дают советы, посылают, кто к дяде Коле, кто в почтовое отделение. Все готовы позвонить и договориться. И пускай водителя почтовой машины сейчас тоже нет дома, но ему передадут, он к нам на вокзал зайдет. Может, к нам бы даже зашел человек из милиции и отвез нас. Очень хотелось уехать и не ночевать на вокзале, только тут правило, видимо, то же, что и когда еды мало. Должно прийти смирение. У тебя есть коврик на полу? Вот и спи!!!

Светлеет за окном. Скоро уже буфет откроют. Буфет, надо признать, меня поразил. Первый раз вижу, чтобы в общем зале со столиками в уголку был кран, который можно открыть, из которого тогда польется вода! Кое-какие бонусы нам все-таки достались – зубы можно будет с утра почистить.

Настя.

P.S. Судьба наша так и не решена. Дальше можно делать ставки, повезет нас какой-нибудь Толя – Сережа пораньше или будем дожидаться автобуса. Предполагаю – автобуса. Плюс утренняя порция советов.

21.03.04

Утро сегодня было жаркое, и +40 успели оказать свое пагубное воздействие. Ноги в пластике НРЗБР ВЗОПРЕЛИ. Ну да это не беда. Зато мы попали в Ловозеро очень вовремя\невовремя: праздник Севера. Олени, но все больше снегоходы. Да и вообще, многое мы делаем в этот раз вовремя - или оно само, по Льву Толстому, происходит. Нас вовремя выгнали из вокзала – мы сразу зажали в угол, обездвижили и культивировали личность у мужика; мы вовремя подтягивали крепления – стоило нам повернуть не туда и отойти 50 метров, как Эдика провидение потянуло за пружину и мы встали. Тут-то нам и объяснили, что мы неправы и ехать надо не туда. Удобно!

Если один человек – монархист, а второй – сторонник социалистической анархии, они отлично подойдут друг к другу. Но вот если вы не любите прелые волосатые корочки от сала – тогда вечное вам презрение, стыд и позор!

Nest

Коля.

Нест, как истинный джентльмен, оставил мне горячую, полную дров печь.

Ну-с, значить, началось оно. Таким вот ненапряжным полуходовым днем началось. Началось на вокзале в Оленегорске в 7 утра, когда НВ скомандовала подъем и люди, распластованные по пенкам прямо на полу, распиханные по скамейкам между рюкзаками и лыжами, засобирались, задергались, зашмыгали туда-сюда. Туда – это в столовую для работников локомотивных бригад, а сюда – на озеро Светлое, значительно дальше вниз по странице. Выспавшиеся да сытые – бодрые. Потому-то нас и поперли (попросили вон) из помещения вокзала. Тут-то, двигаясь по направлению к новому месту временного пребывания, мы совершили наконец то, что никак не удавалось нам последние 9 – 10 часов: дождались транспорта. Очень уютно устроившись в небольшом мини-вэне, мы за час добрались ажно до самого Ловозера, откуда ножками-ножками (ну наконец-то!) двинулись на озеро Светлое (Ясное? Яркое? Солнечное? – короче, классное озеро). Естественно, с задержками, естественно, не спеша… Сами понимаете – первый день все ж. Но и не слишком медленно, вяло: сами понимаете – не первый раз уже.

Сам ландшафт оставляет у меня смешанные чувства: и беспокойство, и удовлетворение, и радость, и разочарование (ну чуть-чуть). Беспокойство: это суровый край Север, и жизнь здесь не мед; взялся за гуж – не говори, что не дюж. Удовлетворение: а мне того и надо! Да и солнце как сияет – ну не чудо ли?! Разочарование: И это все? Вот эти чахлые березки-елочки? Головой-то я понимаю, что я еще сами тундры-то и не видел, так, на горизонте проплыло что-то – то ли облако, то ли так – холм. А глаза не верят: им-то – что вижу, то и есть… Но меня поразило то чувство узнавания, которое рождают во мне дальние виды. Конечно, так оно и должно быть – Хибины-то они вон там, вот, да вон же, смотри, видишь? (Не видишь, конечно, но тут они, родимые, рядом совсем). Удивляет это меня потому лишь, что придумал я себе, будто Ловозеры – новое (дескать, Хибины – старое, проверенное, знакомое, а вот Ловозерские тундры – новье, сомнительное к тому же, и должно быть незнакомым, иным). А на самом-то деле это – старое, такое же старое, как те же Хибины, старое, как человек и горы…

Ладно, это было лирическое отступление. Я вот с нетерпением жду посмотреть на эти ваши Ловозеры изнутри, в глаза, так сказать, им взглянуть. Кстати, давно замечено, что местные ветра – не из тех, что «слезы сушат», они – из породы наоборот. Хотя ветра сегодня почти не было, там, где он был, он был просто… вообще-то, он был таким, каким ему и положено, это я за год отвык. Ладно, привыкаем, привыкаем…

То-то завтра веселье будет! НВ рассказала давеча о своем походе сюда во времена не столь отдаленные, сколь неопределенные… М-да, настраивает на серьезный лад.

Сейчас стоим в жиденьком карликовом березнячке у входа в долину ( -? Еще не смотрел толком в карту) возле ручья, впадающего в вышеозначенное озеро. Тепло, сухо, дрова extra-class (luxe), VIP-шатер, и через 6 минут я буду уже спать. Сыто, покойно, дешево. Кстати о «лазарете»: бесплатный массаж и сауна включены в стоимость поездки.

СПАСИБО ДЕЖУРНЫМ, СЛАВА НАЧПРОДУ!

P.S. Дежурила сегодня Лика. Спасибо, Лика!

P.P.S. Никак не могу привыкнуть, что Александр Юрьевич Nest – руководитель. Слава начпроду – руководителю – навигатору!

Начало похода корректируется ж/д: опоздание поезда на пару часов – и мы не смогли выехать из Оленегорска. Ночуем в здании вокзала с еще одной группой. Ужин – сладкие булочки (две). Кое-кто не удовлетворен и сжевывает всухую бомжпакет. Достопримечательность Оленегорского вокзала – Дядя Толя. Спим не раздеваясь, даже бахил не сняв (за редким исключением). В 7 подъем: скоро прибывает поезд, пора убираться из-под ног. Завтрак в столовой для локомотивных бригад; как и прежде, кормят хорошо и дешево. И – снова пытаемся найти транспорт в Ловозеро, и снова впустую. Пока наконец нас не вытурили из зала ожидания, где, как нам объяснили, нам не место – разве мы ожидаем поезда? И вообще слишком шумим. Как выяснилось, добра нам желали: только мы решили больше не досаждать работающим в воскресенье дамам и переселиться на автовокзал, где нам и место, как нарисовался транспорт, и довольно скоро оказались мы в Ловозере. А там – Праздник Севера, соревнования оленьих упряжек и прочие развлечения, и две упряжки прошли мимо нас, и зады у олешек действительно как у Шики!

Далее выбор верного пути от цивилизации. Выбрали. Подъехали люди на буранах, с детьми и собаками: «На Светлое – по этой дороге, а не по той», - да еще для верности потом стрелочку нарисовали.

Первый обед: солнышко, тепло, сосны зелено-желтые, птичек только не хватает. Хотели птичкам крошек хлебных оставить, так Саша их все бактериям высыпал. Он бактерий предпочитает.

Первый лагерь. Тут-то и выяснилось, что котлы таки после последнего выезда (8 марта) помыть, как и было обещано, забыли, и теперь в них тоже живут бактерии. И все-таки первый ужин состоялся – вкусно и много, спасибо Лике, а поговаривают, что сегодня была не полная порция. Продуктов, по признанию начальника (он же начпрод, он же разработчик маршрута, он же штурман, он же примусный, он же…), у нас в этом году го-ораздо больше (целых 600 грамм/чел/день против прошлогодних 380-ти!). Да, НВ наконец-то осознала, что Тюпочка осталась дома: выложил Коля все наше масло на пенку, лежит оно на самом виду – «Вы с ума сошли, собака же все съест!» - хотела было обругать всех, да не вышло: дома Тюпа, и масла ей не достать.

Чай подали в шатер, правда, подостыл. Теперь пропихивается предложение «старших»: ужин в шатре. Все достоинства расписаны, недостатки отметены за отсутствием, но будучи лицом заинтересованным, поостерегусь высказывать надежды на осуществление проекта.

Время, однако. Пусть НВ сама дальше пишет.

ВН

Вот и кончился первый день, и почти кончилась первая ночь… Поезд был какой-то малоинтересный: много спали, почти ничего не готовили, немного общались с соседями – мужик, две тетки и мальчик Костя едут в Кировск кататься на горных лыжах; обратно едут тем же поездом, что и мы, только в другом вагоне… Зато наш поезд опоздал почти на 2 часа – и потому ночь мы провели на вокзале в Оленегорске. Ночью там все люди добрые (даже местный юродивый бомж капитан Толя; правда, он слишком громко сам себя допрашивал – то был и следователем, и шпионом, то следователем и бандитом в одном лице – и слишком громко пел), все хотели нам помочь найти машину, но не преуспели. Посему ночь мы провели на полу, кто на пенках, а кто – поглупее и поленивее – на рюкзаках, так что у меня до сих пор шея болит. Да еще соседи-туристы порой орали. Вокзальный буфет закрывается в 23, открывается в 8, а про 24-часовую столовую рядом мы не знали… С утра местные стали злее… Мы поели в рабочей столовой, потом нас выгнали из вокзала за шум – в тот самый момент, когда подъехал дяденька, мечтавший отвезти нас в Ловозеро. Так что за 1200 р. около 9 утра уехали. Всю дорогу слушали попсу (Эдик с Лешей в грузовом отсеке). Сперва было смешно, потом странно, потом, как говорил ночью капитан Толя, «за державу обидно». Но наконец приехали. В Ловозере, сильно зачахшем со времен моего детства (много полуразрушенных домов и вообще как-то серо), начинался праздник Севера, к месту его проведения съезжались – сходились оленьи упряжки. А мы пошли к горам.

Типография «Ловозерской правды».

Эдик: - О, вот здесь я буду работать! Верстать.

Коля: - А я тогда наверстывать.

Вообще пока очень весело. Все время масса довольно остроумных шуток, так много, что все сразу забывается. Чего стоит хотя бы монолог Эдика про то, как надо с ним поступить по случаю стертых ног («Скорее сдохни, чтоб уж мы тебя бросили и пошли!») и дальнейшее развитие темы: как его найдут люди на буранах, подсказавшие нам дорогу, опознают и привезут к нам на стоянку. Содержательно – вроде ерунда, а по форме было отлично. Все ухохотались.

Погода была чудесная – то солнышко, то переменная облачность, но все очень мягко и не холодно. И рельеф – мягкий, не обременительный, как раз для первого дня, особенно после вокзальной ночи. По дороге говорили то о ходовых свойствах лыж, то о политике. Около 17 ч. встали – сразу за озером Светлым, в долине ручья Вавнйок (Светлый то ж). Все вроде хорошо, но с недосыпу как-то зябко. Лагерь поставили не быстро и не медленно, а как-то так… Тянули время почему-то… А теперь дрова плохие. Т.е. для шашлыков-то хорошие, угольные, а для печки плохие. И в шатре холодновато. И уже почти 4 утра. И все небо в звездах… А вечером шел снежок, было пасмурно… Что еще? Ужин был очень вкусный, Ликиными стараниями. Вечером в шатре массовый массаж (устали уже настолько, чтобы хотеть массажа, но еще не настолько, чтобы не мочь его сделать). Настя и Леша собираются сделать горячий шоколад, экономя перекусные кусочки. Почему-то экономят их в моем клапане. Сама, что ли, предложила? А, наверное, потому, что я шоколад не люблю и потому для него не опасна.

В общем, хорошо. Никаких зрительных воспоминаний от прошлых Ловозер. Сюжетные есть, а зрительных нет. И слава Богу. Та жизнь кончилась.

А на вокзале ночью я проснулась от странного позванивания: это Саша Н. крался по залу в своих пластиковых ботинках, а они, как копыта эльфийского коня, вызванивали «клипети-клипети-клип». Так они у него и на ходу пощелкивают.

НВ

Первое отличие от Хибин в том, что горы позволяют на себя смотреть с самого момента надевания лыж.

В поселке нам встретились оленьи упряжки – здесь сейчас праздник Севера. И у нас праздник Севера. Мы вышли из поселка и встали на лыжи. Раз в год у нас Праздник Севера.

Настя.

Позапозавчера были встреча и поезд.

Позавчера был поезд и вокзал.

Вчера вокзал кончился и начался поход. Наконец-то!

А. Е. (Саша Ч.)

22.03.2004. Понедельник, 2-ой день.

Вчерашняя моя заметка оказалась незаконченной, но больше сути там не стало бы.

А сегодня – много вверх и чуть поменьше вниз. Вверх шлось тяжело и спокойно, вниз катилось быстро и весело, с кульбитами.

А.Е.

Пришли к Сейдозеру. Шли сегодня не очень долго, да и не очень сложно, но все устали изрядно. Подъем все одолели примерно одинаково, а вот на спуске стало хуже – Лика потянула ногу и с трудом доковыляла вниз, Коленька потерял лопату и ему пришлось за ней возвращаться наверх, что, само собой, не сделало его путь легче и короче. Когда Коля дошел до перекуса, он напоминал полярника, дождавшегося, наконец, обещанной заброски пищи. Бульон, сухарики и сливочная колбаска сделали свое дело. Коля оттаял.

Ликину ногу тем временем перевязали. Поделившись на лыжников и пеших, тронулись дальше.

О своих собственных впечатлениях могу сказать, что хорошо было спускаться, пока не начались кусты. Лыжи мои торопятся вперед, не разбирая, что там, впереди. В общем, с кустами я близко познакомилась. Дежурим сегодня с нашего края шатра. Я – вторая. И пока так спать хочется, что кто-нибудь другой пусть напишет подробнее.

Настя.

КАРТИНКА.

Как быстрее спуститься?

Героя забросали конфетти, обмотали серпантином и после, уже поверх всего, как Господь Бог – Каина, проштамповали НРЗБР хлопушками. Завтра его лицо появится во всех газетах, он будет смотреть на этот грешный мир с голубых экранов, он будет королем до какого-нибудь следующего ньюсмейкера. Или порвут красную ленточку, которую положат в музей – под стекло, в специальный раствор, а его отправят на свалку никому уже не интересных историй. Но это потом, а сейчас, проваливаясь в снег по колено, так, что почти не было видно роскошных ботинок, к нему бежал менеджер.

- Здравствуйте, поздравляю Вас, Вы миллионный, кому не понравился Ваш спуск.

- А Вы уверены, что среди моих предшественников не было шизофреников?

- Мы их учли.

- Беременных?

- Они тут не ходят.

- Сиамских близнецов?

- Им все понравилось.

- Обоим?

- Все верно. Вы миллионный.

- И?

- Радуйтесь!

- И все?

- Ну, давайте мы Вас поднимем снова за наш счет и спустим снова вниз.

- Тогда я буду уже миллион первым, кому не понравилось…

- А хотите, мы Вас спустим так, что Вы будете тысячным, сломавшим ногу, или пятитысячным – руку, можно – сотым, свернувшим шею. Или и то, и то, и то сразу. Радуйтесь, Вы же счастливчик! Вы попали под раздачу призов!

- Да пошел ты!

- Вы пятисоттысячный!

- Что?!

- Вы пятисоттысячный, сказавший «да пошел ты!».

Менеджер легонько подтолкнул его в спину. Ускоряясь, под вспышки фотокорреспондентов, он полетел вниз – в белое пустое пространство.

- Я забыл Вам сказать, - рванул вдруг менеджер, но было уже поздно. Раздался резкий короткий крик – и все было кончено. Телевизионщики разъехались, как ноги у олененка Бэмби. А менеджер присел на камень, перевел дух, потом поднял фалду пиджака и нарисовал у себя на боку маленькую белую звездочку, а на плече – большую желтую.

- Полсотый, - вздохнул он и ушел куда-то в пургу.

Ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Рюкзак, на который я сел, сполна расплачивается за то, что весь поход его носят. Я на рюкзаке и попрыгал, и поерзал, и потанцевал даже. Давали Костина. Иногда пережевывая кассету и по-мужицки сплевывая, утираясь рукавом ватника, Костин пел голосом Киркорова что-то из популярного «сегодня НРЗБР, завтра НРЗБР». Тяжелы будни еретика.

Пел этот Костин-пересмешник и на другие голоса, из коих, по недосмотру, различил я только голос Алсу, перепевающий что-то из репертуара НРЗБР.

Чудовищно удались тексты. «Прощай, пилотки, привет, колготки, четыре года подводной лодки». «Она смеется, но ей придется». Костин провожал нас в дальний путь, в который ни сам, ни в виде Юрка или Легыча поехать не смог. Да и от Нюха остался лишь один хитиновый скелет – так, пустая наволочка человека: пуховик, фонарик, лыжи, 6 кило гречи в моем рюкзаке. Привет германиевым образцам. Видимо, для подражания.

Надоело!

Сон разума рождает чудовищ. И печка гаснет.

(Эдик)

Ночь со второго дня на третий. Вчера последним дежурил Саша Ч., а перед ним Настя. А сегодня первым Саша Ч., а перед ним Эдик. И потом еще раз Эдик. Вот как бывает.

А лыжи у меня просто песня! Все понимают с полуслова! Сразу видно, что они рождены именно для такой жизни и им здесь нравится. Мне тоже нравится, но не все. Не нравится, например, что мы так долго снимаем и ставим лагерь и что народ не понимает, зачем есть в шатре. Да холодно снаружи! А в шатре тепло! Но это, пожалуй, и все минусы. К тому же, они – оборотная сторона плюса, очень большого: я здесь никто, ничто и звать никак, просто участник. Потому могу ни о чем не заботиться, ни за что не отвечать (кроме того, что мне велено сделать – а это все больше лапник ломать для шатра) и все критиковать. Мешает Наташка – она все время спрашивает что-то вроде «почему ты их этому не научила». Мешает отдыхать! Пробуждает чувство вины и ответственности.

Да вот еще погода была серенькая, с сильным ветром наверху, почти ничего не видно было из красот. Зато снегу мало, никаких пока лавиноопасностей.

Прошли из долины Вавнйока почти до Сейдозера. Почти, потому что… Да, второй день – он и в Ловозерах второй день. Да и четыре негрузоподъемных дамы на группу из 10 человек – многовато. Парни, конечно, перегружены. Все три Александра – к их рюкзакам лучше даже не подходить близко, от одного вида надорвешься. Но и остальным хватает. На подъеме сдох Леша, измучившись с непривычки с пластиковыми лыжами. Его разгрузили, подкормили. Процессы разгрузки, реанимации, мазания лыж наверху – очень энергоемкий процесс. В смысле – замерзаешь к чертям собачьим, пока стоишь на ветру.

А на спуске… На спуске тоже было… Но сперва о хорошем, сперва о себе. Выйдя в поход после многолетнего перерыва, я с грустью подумала, что все, разучилась ездить. Грешила на спину, на собственную трусость… А оказывается – у меня просто были плохие лыжи! Нет, я, конечно, падала. А кто не падал?! Даже три лося – и те знай себе кувыркались, как дети. То Шурку встретишь с носом, разбитым очками (тоже не очень уцелевшими), то начальника, перекуривающего очередной полет… Сашу Ч. только издали видела – редкий орел так летает. Мы-то в особо крутых местах съезжали на попе – и быстрее, и безопаснее. Но все же я ехала! И с каждой минутой чувствовала себя все увереннее, а боялась все меньше. Я люблю свои новые лыжи! Дай им Бог действительно стать моими. И еще я очень сочувствовала Насте: она отлично ездит, надо ей достать такие же Бескида. Правда, тогда мы за ней не угонимся. А горка классная! Узкий каньон к Сейдозеру, сперва довольно крутой, потом – поположе, среди кустов. Фирн наверху сперва чередуется с мягким снегом, потом совсем сменяется им. Разгоняешься – и кувырк! Даже манюня не очень мешает.

Но не всем, не всем полюбился этот спуск…

Внизу, в кустарнике, я обнаружила начальника и прочих передовых – примус уже вовсю работает. А трех человек все нет и нет… Потом пришли дурные вести: потеряны для дальнейшего движения Коленька, утративший на склоне лопату и ходивший вверх искать ее (но хочу отметить, что не лопата причина, а вот на выезды ездить надо! Нельзя от похода до похода не вставать на лыжи), и Лика – увы, повредившая ногу в колене и голеностопе при падении. Лику доставили первой, Наташка взялась за лечение, а я прихватила перекусы и пошла навстречу Леше и Коленьке. Леша ехал вполне уверенно, а Коленьку я увидела позже. Он упал, потом встал, сделал шаг – и снова упал. Потом увидел меня – и уже не стал вставать, а просто закрыл глаза. Я молча скормила ему сласти из перекуса, потом забрала лыжи – и он пошел пешком, шатаясь и бормоча что-то негромко и смиренно…

Подлечили, подкормили, восстановили. И встать пришлось как можно быстрее – в лесу, на склоне, в кочкарнике. Но и то неплохо. Лишь бы с Ликиной ногой обошлось.

А по вечерам надо на шатер вешать красный крест: сплошные массажи, бинтования и принятия лекарств. Команда инвалидов! Лишь начальник стойко здоров (тьфу-тьфу-тьфу!).

НВ

22.03.04. Коля.

Тут не то что число месяца – собственное имя позабудешь! Формально говоря, никаких сюрпризов день не сулил. Штатное хмурое небо, штатные подлые карликовые березы, штатный переход: вот отсюда – во-он досюда. Случившееся для меня – загадка. Не постигаю!

Лично у меня силы начали таять уже на первом участке подъема. Отскольз, цепкие ветви и все такое… А ведь буквально за пять минут до этого хвастливо заявлял, что в таком режиме могу идти хоть до следующего утра! Вот тебе оглоблей по голове, чтоб не болталась больше! Когда из кустов выбрались, стало покруче, но полегче. Правда, ветерок не располагал. В какой-то момент Леша начал отставать – у него на немазаном пластике пошел мощный отскольз на крутом подъеме. Пока догонял, пока мазали, я, к слову сказать, здорово продрог. Когда пошли, меня посетило странное чувство: словно бы меня изрядно намазали капсикамом, напоили водкой и выставили на дикий мороз. Потом все прошло (кроме ощущения мороза и злого ветра). Вот тут-то я понял: стоять на месте – нельзя, моментально рубит в сон. А точка перегиба – вот она, в двух шагах. Смутно осознаю, что вниз – это будет смерть. Но поначалу, когда шли по относительно плоской вершине (или все же это было седло? – не помню) – это было еще ничего. Хотя мы с Лешей уже понемногу начали отставать. Помнится, я уже тогда плоховато поддерживал равновесие. (Чудовищное чувство – ватные ноги!) Тут вся группа остановилась на краю отличного слалома. Саши посовещались – и легонько так ринулись вниз. Вот начиная с этого момента память у меня изобилует провалами. Я ехал, падал, вставал, ехал, падал, вставал… И чем дальше, тем меньше ехал и дольше вставал… Рядом то же творили Леша и Лика… Следующее, что я помню, - это Нест, спокойно дожидающийся нас на выходе из небольшого сужения нашего спуска. Не доезжая до него десятка метров, я в очередной раз падаю, понимаю, что самостоятельно рюкзак уже не подниму (а тем более – не встану с ним). Тогда я заползаю на рюкзак верхом и неторопливо раскуриваю папиросу. Нест удивленно, но твердо предлагает мне бросить все эти глупости и идти дальше. Заплетающимся языком я с трудом даю ему понять, что пока я не передохну, ни о каком движении с моей стороны не идет и речи. Нест внимательно на меня посмотрел и поехал себе вниз. Лика, падая, неспешно, но уверенно продолжала спуск, мы с Лешей остались перевести дух. Остальная команда уже скрылась с глаз. Одеваю я, значить, рюкзак – а лопаты-то, эта, и нетуть! Миг внутренней борьбы, признаюсь, был, но все же, в конце концов, я обреченно пополз вверх (сначала на лыжах – спасибо, Леша отговорил и я их снял). Как я нашел и пендель, и лопату, когда глядел исключительно себе под ноги, я не знаю. То есть вообще не понимаю как. Зато вниз – даже весело – верхом на лопате, с ветерком. Леша, слава Богу, меня подождал, пока я за лопатой бегал, и вот мы с ним бодро накидываем рюкзаки, берем лыжи в руки и… Следующее, что я помню, это медленно кристаллизующийся образ НВ, сливочная колбаска, курага «для поддержания сердечной деятельности» и первая ударная доза глюкозы. Но даже так, даже без лыж в руке, опираясь на лыжные палки, я падал, падал, падал… Словно это у меня уже вошло в привычку там, наверху. На привале встретился взбодрившийся Эдик, бульон, сухари, сало, вода с лимоном, папиросы, отсутствие ветра и прочее, о чем так сладко мечталось там, наверху. Куда ушли лишние вещи из моего рюкзака, я, признаться, не очень уловил… Кажется, пилу и лопату взяли Саши, которые ушли строить лагерь, а ледоруб взял Эдик. Я напялил его (Нюховскую) пуховку поверх своей и наконец согрелся. Потом была веселая игра веток с лыжами, принайтованными снизу рюкзака поперек. Потом лагерь.

Да, потери команды впечатляющи: особенно пострадала Лика – что-то неприятное случилось с ее ногой немного не доходя до обеда (я сам в этот момент спускался с лопатой вниз). Я, Леша, Эдик – изрядно устали. Такое впечатление, что все три Саши устали совсем чутка, НВ и ВН вроде бодры («Как ни странно» - по выражению Наташи). Да Настя, кажется, сильно вымоталась, но молчит.

Ладно, время. Остальное допишу на дневке.

КАРТИНКА

1. Гузка сухаря – с нее начинаем нежно, чуть смачивая слюной, смягчая корочку, облизывая сверху и снизу, после чего НРЗБР сам отходит – к нам в рот.
2. Рулька. – Если с гузкой надо было быть предельно нежным и аккуратным, ради и пользы зубов, и чтобы не травмировать организм слишком резким поступлением в оный сухарика, то с рулькой, наоборот, надо быть предельно жестким и беспощадным. Кусай ее, рви ее зубами! Кромсай, кроши в пыль, истребляй! Дроби, ломай! Чтоб зубы заболели, чтоб впилась в язык, чтоб крошки со звуком мелкой свинцовой дроби ударялись о стенки щек! Будь мужчиной! Жестоким, сильным, своевольным!
3. А нет зубов – не берись за сухарь!
4. Окорок задний. – Будь с ним умерен, чуть размочи, обсоси, получи удовольствие от вкуса хлеба во рту и, пока еще не размок, НРЗБР почувствуй букет разниц между мягкой мокрой поверхностью и жесткой хрустящей внутренностью.
5. Пашина – одна из самых универсальных частей сухаря. Делай с ней что хочешь. Наши рекомендации – облизываем вкусную коричневую корочку до состояния размокшего хлеба, а потом, высушив рот от слюны, по чуть-чуть скусываем мелкими кусочками.
6. Наивысшего наслаждения вкусом достигаем при подходе к балыку.
7. Потроха – их надо просто съесть, как угодно – не выбрасывать же.
8. Балык – самая вкусная часть сухаря. Вы вдруг замечаете, что съели уже больше половины. Смакуй! Получи массу удовольствия. Сухарь еще не кончился, но его уже немного. Как балык ни съешь – он по любому вкусен. Отдавай должное своим личным предпочтениям: сделай из него хлебный мякиш, вплоть до супа, или наоборот, НРЗБР и уничтожь, как рульку.
9. Окорок передний – как окорок задний, но уже с чувством неминуемой потери и болью расставания.
10. Шея. Ну вот и все! Сухарь почти ушел от нас – в нас.

Он перемешается с желудочным соком и познакомится с нашей бифидофлорой. Остались только шея и черная-пречерная корочка. Неважно, как технически есть шею. Она сродни ведической кухне – важен настрой духовный. Здесь все: и разлучение близких друзей, и последний поцелуй любимой, уплывающей в навсегда на большом белом лайнере, и печальные глаза летчика Мересьева, глядящие на последний грамм авиационного пайка. Соберись с мыслями – полюби неизбежность. Стань магометанином – плыви по реке. Так хочет Аллах. Ты не хочешь, чтоб сухарь кончался – но… смирись. Посмотри на небо и смирись. Ты песчинка, и тебя несет ветер туда, куда и сам не волен дуть. Это конец – но конец достойный. Сухаря больше не будет.

НЕТ! Ни за что не думай о следующем. Этот – последний. Идущие на смерть, Цезарь… Жуй, твердо, как твердо ступал на костер Джордано.

11. Корочка. – Это похороны сухаря. Он в тебе. Хорони долго, поминай его во рту. Он и умерший, и кутья, и гости. Поминай сухарь, плачь по нему, наслаждайся своим плачем. Обсоси его со всех сторон. Корочка горька. Почувствуй горечь расставанья. Пропитайся ей. Получи максимум горького счастья.

Ты силен, помни, ты переживешь это. Но не торопи события. Обсасывай его, пока не разойдется, как обрывки туч после дождя. Бери палки, надевай (одевай) рюкзак. И, понурив голову, - вперед. Скоро ты забудешь о потере. Но помни: СУХАРЬ ПРЕТ!!!

Всегда помни: Сухарь прет.

Повторяй это, повторяй это.

Это твое счастье.

СУХАРЬ ПРЕТ!

(Эдик)

23.03.04. Коля. Дневка.

Дело в том, что когда человеку хреново, его поле зрения сужается до размеров его внутреннего мира, а тот, в свою очередь, до размеров булавочной головки. Таким образом, небо оказывается с овчинку, а сухарь – с ноготок. Поэтому и впечатления остаются только от состояния себя. А сегодня была дневка. Все пошли в радиалку, а я не поехал – я люблю рыбалку… Возьмешь мотыля, сядешь на берегу, закинешь удочку – клюет! Вот я тут вижу Шагала. СУХАРЬ ПРЕТ. НВ байки травит. Лика готовит, а я бы повалялся в груде спальников – так расслабляет. Дров мы сегодня заготовили – на ночь, утро и еще мешок останется, который не поместился в дровяную кучу. Честно говоря, я намеревался весь день валяться в шатре, но это дело очень быстро задалбывает. А еще я понял, что второй завтрак – это дело! Достаточно полмиски каши в подходящее время, как голод уходит! Печка сейчас красная даже при свете дня. А еще, если на раскаленную печку кинуть сверху немного снега или плюнуть, то образуется клевая летающая капля на паровой подушке, от которой Эдика тоже прет, а еще мы с ним ведем дискуссии на тему «Занимательная физика для дизайнеров: рассказывают физики, дизайнеры возражают». Ладно, баста!

Ночь с третьего дня на четвертый. Дневка на том же месте – в долине р. Суолуайв. Сидеть у печки стало гораздо удобнее: вокруг нее все протаяло, сидишь, как на стуле. А вчера во время дежурства было по-настоящему страшно: держалась она разве что Святым Духом, вся скособочилась и съехала с полупопий почти совсем. Я еле дождалась смены (Шурки), мы с ним вдвоем ее слегка поправили ( «мы пахали»), а сегодня с утра Шурка ее как следует установил, больше не упадет. А еще он нам пилу поточил. Стыдно! Полно парней, а инструмент – как из девичьих нежных рук.

Сегодня на лагере оставались Лика, Эдик и Коля (по болезни), а остальные ходили в радиалку. План был зайти в ущелье Ферсмана, но до него не дошли – и вышли поздно, и путь оказался непростой.

Пока подкладывала дрова, обожгла пальцы обеих рук: об печку и об свечку. Свечку приходится держать в руке и при ней писать.

Так вот. Погода была неплохая, с солнышком, так что мы полюбовались Сейдозером. Действительно, чудесно. Со всех сторон к нему спускаются скальные обрывы, понизу озеро опушено лесом, журчит незамерзающая (или оттаявшая?) порожистая речка Сейда, текущая в Ловозеро (не путать с поселком). И видно, как в нескольких (двух или трех) местах подходят к озеру могучие ущелья-долины. Это – редкие выходы отсюда. Вообще, Ловозерские тундры организованы совсем иначе, чем Хибины. Хибины – цепи гор вдоль долин рек. А Ловозеры – одна большая гора, в которую по краям врезаются более или менее (чаще – более) скальные ущелья.

Вылезти из долины Сейдозера сложно. У нас сегодня не получилось. Зато получились скально-ледовые занятия без снаряжения, но с лыжами. Почему мы не взяли ледоруб?.. На крутом склоне – то снежные полосы (лавиноопасные) – такой фирн, что не везде ногой пробьешь; то – камни живые, обледенелые; то лед (под снегом!). Наташка, спасая Лешины лыжи от экстренного спуска без хозяина, сама чуть съехала вниз. Говорит – здорово: снежок такой пушистый, мяконький сверху. Порой было страшновато (или даже страшно): держаться не за что, кроме собственных лыж; с одной стороны – склон, с другой – небо. За склон не подержишься. В общем, погуляли. А Саши еще и с рюкзаками (аптека, ремнабор, пуховки и перекусы).

На спуске плутанули, сделали круг, видели снизу собственные следы на склоне. Впечатляет.

Мне нравятся Шуркины реакции на происходящее: он молчит, но порой оборачивается и с улыбкой негромко говорит что-нибудь вроде: «А уже 4 часа, так что все равно никуда не успеем, вверх лезть незачем»,- после чего продолжает лезть вверх за начальником.

Ехать на таких лыжах очень приятно, даже вверх идти – удовольствие. Раньше я всего боялась, а теперь радуюсь крутым поворотам, бревнам, канавам. И лыжи, похоже, радуются вместе со мной. А страх все-таки сидит в глубине: хотела дать Насте покататься – и побоялась, что с ее лыжами просто не справлюсь. Вот такая я эгоистка.

Саша Ч., рассматривая свой перекус: «Четыре КОЗЫ, а ГЛЮ почему-то только три…» (каждому полагается по 7 таблеток глюкозы).

Что-то у нас в марте получаются уже прогулки. Надо пойти в ноябре или в феврале, на студенческих каникулах, чтобы суровость была. А то у меня пропало ощущение опасности, серьезности, приключения. Может, возраст? Но как многому еще надо учиться в плане техники и тактики – и мне, и ребятам!

Возвращались почему-то бегом. Сперва, еще в лесу, начальник что-то повредил в креплении и отстал для починки (ремнабор не взял: так, говорит, проще, а то я буду искать применение разным инструментам и просижу долго; действительно, с помощью перочинного ножа справился быстро). А когда он нас догнал (уже на озере), то почему-то задал несусветный темп. Куда бежали? Видимо, опаздывали к месту помаза пластиковых лыж. Бежать по озеру приятно (без рюкзака) даже со скоростью 7,5 км в час (Сашин приборчик даже скорость показывает!) Потом медленно поднимались через лес: пни, канавы, кусты, елки… А в лагере – дров полный шатер, и сразу Лика налила кипятку с лимоном. Пить после пробежки хотелось страшно! А потом – супчик (борщ + харчо + Ликины сушеные овощи) и вкуснющие макароны с мясом. Вот бы Лика всегда дежурила! Но нельзя, растолстеем… А потом – чай в шатре, с душевными беседами. А потом – поликлиника (все специалисты принимают в одном помещении, тут же – лечебный сон самых стойких к шуму пациентов). На самом деле, кроме Ликиной ноги, никаких серьезных повреждений нет – но полно стертых ног, простуженных глоток и натруженных спин.

А завтра снова идем. Лишь бы Ликина нога выдержала!

Да, а вчера ночью, когда Саша Ч. вылезал из шатра, я явственно услышала снаружи укоризненный женский голос: «Эх, курильщики!» Странно, Саша ведь не курит… Видимо, духи Сейдозера («Сейд» в переводе с саамского дух) не в курсе…

Что-то с печкой не то: внутри треск, снаружи холодно и храп. Но храпит не печка. Все остальные храпят, потому что насморк.

А как мы славно напились чаю сегодня! Пить хотелось жутко: шла по озеру и думала, что для полного счастья не хватает чаю от пуза, кружек пять. Примерно столько и выпила вечером. А еды хватает. Но надо больше разнообразия. Вот супчик сегодня прошел на ура. А как хорошо не быть руководителем! Я, конечно, порой бормочу, но не заморачиваюсь всерьез. Полноценно наслаждаюсь отдыхом и природой. Одно плохо – маршрут себе не представляю, только в общих чертах. Надо будет завтра поинтересоваться.

НВ

23.03.04. Коля.

Ну вот, пришло, наконец, то время, когда дневник пишется исключительно для пользы дела: чтоб носом в печку не клевать . Олег! С днем рождения! Хотя по оперативным данным оно уже было вчера. Если выражаться точнее, то уже наступило завтра. Чой-то холодно. Надо поддать… Вот в детстве у меня был набор для выжигания по дереву. Так печка пахнет в точности так же, как он. Вообще говоря, для печки нет ничего естественнее, чем пахнуть горящим деревом – это раз; для выжигания в детстве я, кажется, использовал еловые дощечки – это два; и, наконец, мой нюх дифференцирует всего восемь видов дыма: табак, дерево, дизельное топливо, воск, резина, мясо и солома. Все остальное я воспринимаю как их смешение или наложение на вкусовое ощущение. Брррред! Извините, пишу автоматическим письмом, как ясновидец. Вернее, ясно-слышец: ясно слышу храп и печку, которая пахнет, как набор для выжигания. Все-таки я считаю, что можно говорить «я дифференцирую восемь видов дыма», хотя на самом деле не восемь, а больше, потому что восемь-то различаю по крайней мере. Так, вроде потеплело, хотя печка по-прежнему не желает становить себя красной по бокам. Интересно, как это при таком-то запасе дров можно беднягу довести до такого состояния, что она прям с лица спала и румянец свой поутратила? По всему видать, экватор: и побриться хочется, и уже слегка помыться, и о еде сегодня заговорили (о домашней – разные сорта яичниц, мясные блюда разной масти и достоинства, колбасы, благородные сыры etc, etc). Вот тут от группы товарищей поступило предложение кидать в печь маленькие полешки, но часто, что позволит поднять скорость нагрева вверенной мне для отопления жилплощади на 47,8%. Другая группа товарищей, правда, предлагает поспать, но мы заявляем таким, как они, что ложной оппортунистической демагогией нас не удастся сбить с толку, с чувства, с расстановки и так далее в том же духе, позвольте не мелочить себя.

Я только что придумал табличку. Поскольку нынче модно снабжать текст дневника иллюстрациями, я тоже приведу рисунок таблички, которую сейчас придумал.

17 22 48 15 11 9 70 3

2 33 67 25 4 11 12 41

85 47 8 10 57 1 64 92

13 72 3 18 31 45 80 99

26 55 30 70 5 37 84 48

52 4 95 64 4 29 19

Это мне навеяло музыкой из позапрошлого года:

Леша (Костин): НВ, пойдемте, я Вам кое-что покажу!

Идут под тросиком, под елкой… Леша: - Смотрите, это мой рюкзак! Ха-ха-ха-ха-ха!

Шутник он, этот Леша Костин. Я вот тоже пошутил с табличкой. Зато на ее заполнение у меня ушло минут 5. Неплохо, правда? А печка-то краснеть все никак не желает. Тьфу ты, е-мое, совсем в порядке слов заплутал! Ох, еще 15 минут блуждать по мукам (или ходить? Тогда, наверное, в народ?) Эй, народ! Подъем! Ха-ха-ха-ха-ха! Шутка! Спите, жители Багдада, все спокойно. Скучно. Может, стих написать? «Я дежурю возле печки, у меня болит предплечье». «Я возле печки замерзаю, хотя внутри дрова пылают». Нет, реально, – там в печку дровину не сунуть, все пылающими углями забито, а холодно! Ладно, сдаю дежурство, хватит парасимпатического бреда.

Ed: 24.03 4.15 у печки

Где-то там в Питере дорогие друзья, уже в позавчера как-то отыгравшие за нас очередной тур ЧГК (впервые без меня), журнал Ex, который ждет меня и 14 апреля, в конце концов, там просто ДОМ, там МАМА…

Так, черт побери, почему здесь тогда лучше? Видимо, просто так. Здесь просто лучше. Не потому что лучше, а потому что просто. Да и редко я скучаю по людям и местам.

- Это никому не интересно. В первую очередь, мне.

А вот по чему я действительно начал скучать, так это по музыке, хотя только подсознательно. Сегодня все время до дежурства проспал с (литературным??????) пассажем из НРЗБР в голове. То ли из НРЗБР, то ли из НРЗБР. Так меня Нестер и разбудил – напевая эту штуку. И Коля эту штуку нахрапывает, и печка ее натрескивает, потому что дрова такие. Играет и все. Это, видимо, и есть НРЗБР. Это, видимо, то, что называется словом пустозвон – он в голове.

Очень симпатичен мир, свернувшийся калачиком вокруг свечки и печки. У этого огромного мироздания есть теплое место на пузике, в котором можно отогреться, и сосок, к которому можно присосаться. Если принять его за большое кенгуру, у него есть маленький кенгуренок – мой внутренний мир. Сейчас этот мир так извернулся, что кенгуренок занимает почти весь свободный объем в нем. Ему некуда ползти в поисках тепла, поэтому ему теплее всего так, как все есть. И вот почему в такой позе можно кого-нибудь согреть.

Снаружи этот мир покрыт густой шерстью, в которой испокон веку живут блохи. А на блохах – свои блохи. По векам его бежит время. Оно согревает мир. Не будь времени, все бы пришло в запустение абсолютного нуля, полностью застыв. Это холод. Но я топлю печку, я поддерживаю тепло и не дам времени остановиться.

А снаружи шатра вообще ничего нет. Выйдешь и попадешь в невесомость. Там пусто. Если выйдешь, не будет даже тебя. И потом ничего не будет – и раньше ничего не было. Время кончится в 5.15. Зато сейчас оно идет как-то особенно остро и своеобычно, приблизительно как обратный шов: вроде убывает назад, а как-то раз – и пять минут прошло, но не здесь, а где-то с другой стороны времени. С изнанки.

На изнанке времени есть бирочка «не стирать». Вот никто и не стирает время. А вы видели кого-нибудь, кто бы его стирал? Там же есть петелька, за которую время можно подвесить на гвоздик – чтоб зря не валялось. И внутренний карман. С паспортом. Это и есть карман моего кенгуренка. Может быть, для кого-то этот кенгуренок и сам – глобальное кенгуру, и у него на пузике тоже можно греться – но это только когда ему тепло самому.

Но завтра это мое кенгуру поднимется и запрыгает по своим нехитрым делам – за жратвой, а я лишь буду тупо наблюдать из его сумки за проносящимся мимо.

На отражение в письменном виде множества положительных эмоций, полученных во время радиального выхода, времени не осталось – все ушло на печку.

А. Е.

Сначала, думала я, съем курагу, первую, и вторую, затем орешки, возьму один, другой, так почти все их съем. Потом сухарики, их долго грызть можно. Один, откусывая по кусочку, - целиком, от второго отгрызу нижнюю корочку. В конце привала – одну дольку шоколада. Ну вот, и в кармашке что-то останется.

Но сначала я схряпала все орешки, а кураги захотелось так, что я даже поменяла ее на кусочек сухаря, хотя, в общем, лучше сухаря ничего быть не может.

Мы хорошо погуляли.

Настя.

Батальон «Боевые протезы» спит. За вчера он устал, но получил изрядный протез воспоминаний. Возьмите 8/9 Рисчорра и 1,5 Кукисвумчорра, перемешайте, взбейте до образования пены, сбейте ноги, устаньте, соль, сахар, сухари, курагу, папайю, сливочные колбаски – по вкусу, но из расчета не больше одного перекуса на один протез рта – вот вам и вчерашний переход. Там красиво, там наверху в футбол играть можно. Справа, конечно, скальный обрыв, слева – зеркальный такой же, но их не видно. Идешь по большому снежному полю – и больше ничего в мире нет. Правда, сверху протез неба, но он голубой, а потом, красный, а потом месяц и звезды и пиротехнику показывают. Сколько там корней из двух мы за вчера прошли – не знаю. В пересчете на ровные километры, может, тридцак и выйдет – в общем, боево получилось. Только теперь перевалов больше не будет – протезы сводит, как мосты поутру, - под коленом. Все! Личные впечатления потом – не до этого сейчас.

(Эдик)

Ночь с 4-го дня на 5-ый.

Судя по тому, что свечка к моменту моего дежурства нетронутая, никто дневника не писал. Плохо в этом году пишут дневник! Но сегодня оно и неудивительно: вчера встали в 7.30, вышли с лагеря около 10, а спать легли в 2 часа ночи! Получился лютый ходовой день. Ну, конечно, во многом из-за нашей медлительности, но и вообще.

Погода была дивная: синее небо, яркое и жаркое солнце (а ночью был сильный мороз, да и днем воздух был холодный, несмотря на солнце), ослепительный снег (поверх наста лежит слой от 10 до 15 см свежего, пушистого, он играет искрами – алмазными и синими), по-весеннему ярко-зеленые елки… И дивной красоты места.

На спуске от нашего лагеря до Сейдозера Коленька сломал лыжу (там многие покувыркались, и многие пошли пешком; рюкзак все-таки мешает, особенно, наверное, тяжелый – не знаю, не пробовала, но начальник упал на моих глазах впечатляюще). Задействовали манюню. Пересекли Сейдозеро (сегодня оно еще краше, чем вчера) и по старой чужой лыжне (похоже, человек на беговых лыжах и с собакой, судя по следам; да, а вчера видели следы – по-моему, рысьи) пошли вверх, на Чивруай. Долго телепались в зоне леса (лыжня петляет вдоль ручейка, местами незамерзшего; много деревьев – что в лесу неудивительно, но и не приятно, когда они так беспорядочно растут). Один раз Леша вступил в неравный бой одновременно с собственным рюкзаком и двумя тонкими лиственными деревьями – и они чуть не выиграли, благо дело происходило на узенькой тропе над незамерзшим ручьем. Наташка спасла. На привале начальник выдал имбирь и копченый вермишелью сыр (вермишелью – это внешний вид)! А я-то все думала, чего бы такого экзотичного взять в поход – и не додумалась, дура старая!

А еще Саша Н. все убеждает Колю забрать часть груза – в основном веревки и прочее скальное снаряжение. Коля против.

Саша: - Эти твои веревки!...

Коля: - Ах, они уже мои?!

Настя: - Коленька, не теряйся, бери! Ты так обзаведешься отличным снаряжением!

Долина на перевал – дивной красоты! Сначала – почти плоская широкая «дорога», рощи берез (карликовых? Да нет, наверное, средних), а по сторонам – белые откосы и примерно 1/3 сверху – черные скалы, даже не вертикальные, а нависающие. Долина петляет, плавно поднимаясь вверх, на поворотах скалы превращаются в угрюмые утесы, бастионы… Подъем пологий, приятный, к концу становится круче. Навстречу группа (они вниз, а мы еще вверх – завидно, хорошо катить вниз по такому снегу), пожелали нам удачи: говорят, понадобится. Что имеют в виду? Последний кулуар перед верхом – с обеих сторон козырьки, шли с лавшнурами, с интервалом… только без наблюдателя. Ну ладно, будет в следующий раз. Вылезли наверх – белое безмолвие: чуть волнистая белоснежная поверхность до горизонта… Присмотревшись, можно увидеть края скальных обрывов в ущелье, по которому мы НЕ будем спускаться (обещан плавный пологий спуск – покатушки с песняками), а там, где собирается садиться (подождало бы хоть чуть-чуть!) солнце, прямо под ним – массивы Хибин. Красиво! Но нам надо спешить. И тут началось. Во-первых, ветер. Правда, никто не жаловался потом, но я-то просто заледенела: дует в спину, не чувствую рук, а вот цепенение спины – особенно в области поясницы – чувствую очень хорошо… Видимо, я просто плохо одета. Во-вторых, обещанный пологий спуск оказался а) сперва еще подъемом на пупырь, б) действительно долгим, относительно пологим (местами), но вместо снега – фирн, надувы, почти лед порой и камни. Шли пешком (слаломисты-Саши встали на лыжи раньше всех, но, по-моему, большого удовольствия не получили). Видно Хибины – красивые, в дымке… В долине – огонек: то ли костер, то ли дом. А выше – тоже огни: может, рудник. А мы идем пешком. И то не очень быстро. Особенно плохо вела себя последняя манюня: взлетала в воздух, перелетала вперед и втыкалась в снег-фирн-лед, пытаясь развернуть меня лицом к склону и уронить. Я не поддалась, и даже в каком-то месте остановилась (когда руки почувствовала) и одела пуховку. Сразу стало легче. А тем временем подошли к началу долины. Попробовали ехать – получается, но пришлось сделать еще один пеший перерыв: в самом крутом месте нас с Наташкой по фирну сносило ветром. А потом пошла совсем пологая долина вниз, русло ручья. В небе – молодой месяц и первая звезда. Но еще что-то видно. Свалились в зону леса, до первой пригодной площадки. Встали. А дров нет! Сушину нашли уже в темноте, примерно в километре от стоянки, да еще на склоне довольно высоко. Пока шла обратно, оставив начальника сторожить дерево, почти заблудилась. А начальник, пока сторожил да ждал пильщиков, чуть не замерз. А потом еще Саша Ч. ушел в помощь дровосекам не предупредив – и я еще полчаса дергалась, куда он пропал. Когда нашелся – так обрадовалась, что даже не сердилась. А и чего дергалась? Не я же начальник.

В общем, в ночи, под яркими, крупными, какими-то выпуклыми звездами (одна упала – огромная!) поели кашки, напилили принесенных дров – и в шатер. (Кстати, потрясла своей глубиной костровая яма: Шурка ее выкопал – а его там и не видно). Чай был в шатре (второй; первый – до кашки), и даже со спиртом, но как-то он не пошел. Быстрое лечение (в основном – простуды) и в койку. А в шатре холодновато: дров немного, приходится топить по чуть-чуть, да еще кто-то вход не закрыл… Я теперь закрыла. Меньше дует, но все равно не жарко.

Да, как сказал Коленька, «молодцеватый получился день». Очень мы по-российски ходим: сперва халявим и ленимся – зато потом появляется повод для геройства. Но ведь именно так и остается что вспоминать! А может, по-другому тоже будет неплохо? Не знаю, не пробовала.

А все равно здесь хорошо. Только вот есть сильное подозрение, что группа сдохла – и следующие (последние!) два дня будут просто прогулкой по равнине вдоль гор. А жаль… Мне, конечно, грех говорить, у меня рюкзак легкий, и все же… Продуло только вчера сильно – и простуда усилилась, и спину прихватило.

Да, а перекусное сало и бульон зажали! Сало выдали вечером на лагере, и оно изрядно вернуло сил и веры в жизнь, а бульон вообще сэкономили. С другой стороны, где и когда там было перекусывать?

На дежурство меня подняли без 10 шесть, было уже светло. Сейчас совсем светло, а мы спим. Еще не меньше двух часов. Ох и холодно же у печки!

Да, днем видели много звериных следов и белую куропатку.

А утро-то похоже пасмурное, насколько видно в дырку для трубы. Почему же такой холод?

НВ

И следующая ночь – последняя походная. Эпиграфом хочется поставить слова Фаины Раневской, когда ее спросили, как ей отдыхается в Комарово, в доме недалеко от ж/д: «Как Анне Карениной». Стоим у самой рабочей ж/д Апатиты – Ревда, только что поезд проехал как по голове.

Все интересное кончилось вчера. Сегодня проспали до полудня, неспешно позавтракали (увидели прекрасную сушину в 20 метрах от шатра, на том берегу ручья) и в настоящую вершинную погоду (как вчера – сияние и чудо) просто пошли через лес еще ниже, до железки, а потом по ней сколько успели. Завтра по ней же будем выходить в Ревду. Нет уже ни здоровья, ни времени по верхам лазать.

Конечно, впечатления были и сегодня. Так, например, мы с Наташкой утром разыграли в спички, кто везет оставшуюся манюню. Состоялся турнир благородств, Наташка выиграла (т.е. получила манюню), и почти сразу Эдик сломал лыжу на лесном склоне. Это теперь такая народная примета: манюня у Наташки – не убирай далеко ремнабор. А еще – очень красиво. Впечатление какой-то невероятно чистоты всего: воздуха, снега, хвои. Сперва были елки, потом стало больше сосен – и совершенная Ленобласть, только без грязи и людей. Очень ясные, чистые цвета. Тихо. Только у ручьев слышно, как журчит вода…

(Снова порадовалась Шуркиному мудрому терпению. Оборачивается и с улыбкой: «GPS вообще надо запретить. Мы уже давно идем в сторону, строго противоположную той, которая нам нужна». Поворачивается обратно и продолжает идти. Буквально через 5 минут подлетает Саша: «А достаньте, пожалуйста, компас, что-то у нас разногласия по поводу Севера». Разногласия устранили и повернули обратно. А Шурка ничего не сказал. А я бы сказала про то, что я уже давно… и вообще я всех умнее.)

…На том берегу Умбозера – Хибины. И такую мы видели белую – белую гору, когда шли по железке! А когда уже залезли в шатер ужинать и спать, снаружи случилось северное сияние – яркая столбистая полоса, гаснет, горит, льется… Только холод – снаружи собачий, внутри так себе, и стенки шатра покрыты ледяной коркой. Иногда она сыплется на людей – на Лешу, например, во время массажа, прямо на голую спину.

По случаю последней ночевки сегодня пили чай с коньяком и папайей (или ананасами?), а по случаю повальной простуды – чай со спиртом. Просто пьянка какая-то. И в макаронах сегодня была тройная порция мяса и двойная сыра, а еще доедали плавленый сыр из поезда. Однова живем! И зря я в начале похода подумала, что все это уже не производит на меня впечатления. Даже такое – ласковое, мартовское, светлое – все равно тянет душу. Надо в марте ездить со школьниками. А самим переключаться на ноябрь, февраль. Правда, как подумаю: еще холоднее, да ветрено, да круто… Но, наверное, именно это и нужно.

Ладно, это уже графомания. А вот печка сегодня работает по-новому странно – жутко дымит. Был спор, какую сушину брать: стоячую и толстую (почти для настоящих мужчин) или лежачую и худенькую (относительно). Остановились на последней. Дров море (встали на лагерь рано, в 18.15, а ужинали около 21), но и дыму тоже.

Стоим мы между ж/д и Умбозером. Чуть выше – вздымаются склоны Ловозерских тундр, ниже – озеро, за ним Хибины. Вокруг – редкие березки и елки. Вверху – звезды и северное сияние. А мы – ровно посередине. Откуда ни подует – все наше. Хорошо, что сегодня окопали шатер снегом. Правда, из-за этого почему-то стало меньше места. Я, например, не вижу, чтобы для меня было предусмотрено спальное пространство.

Все спят, только посапывают, а в печке потрескивают дрова. Ну почему все кончается, едва начавшись!

НВ

Сегодня вышли неимоверно поздно – часа в два дня, но после позавчерашнего это кажется логичным. Позавчера лагерь ставили уже в темноте, спать легли часа в два. Конечно, долго блуждали в темноте в поисках сушины, нашли ее на изрядном от лагеря расстоянии, тащили, пилили… Утром посмотрели «через дорогу», т.е. через ручей. Сушина стояла прямо напротив шатра. Иначе и быть не могло.

Логично было бы про позавчера предыдущей ночью и написать, но мне, например, ужас как спать хотелось, топталась у печки – то боком, то на коленках – чтобы не уснуть, склонившись лбом к печной дверце. А было все так. Вышли (по моим представлениям) между девятью и десятью (часов у меня нет). Скатились до Сейдозера. Солнышко, лепота. Стали подниматься, ближе к концу подъема встретили группу, которая уже ехала вниз!

Последний кулуар оказался богат отличнейшими снежными козырьками – прекрасный шанс распутать лавшнуры – у кого какой. Поясники расстегнуть, руки из темляков… Молча и всерьез. Нервировали только самолеты, беспрерывно, по ощущениям, с рычанием носившиеся по небу туда-сюда! Запретить летать!!! Безобразие!

Наверху благодать. Белые снежно-фирновые поля, будто из серого песка, солнце, фиолетовые узоры теней от выветрившегося фирна! Все бы отлично, кабы не пришлось так долго идти по верху и спуск не был таким неприятным все из-за того же фирна. Долго шли пешком, ехали, снова пешком. Сначала месяц был на светлом небе. Когда мы свалились к месту, где можно встать, - уже на темном. И звезды! Первый раз за нашу эту вылазку их толком видели – ужинаем теперь в шатре, тепло, мол, дешево и сердито. Собственно, помимо позавчерашнего особо трудных, да и просто трудных дней у нас не было. Кажется, потому, что недолго ходили, - так, погуляли.

Снялись с лагеря поздно днем, петляли по лесу, избавились от второй манюни – Эдик нырнул в куст. Вышли на железную дорогу, по ней теперь и пилить до самой Ревды. Некий аналог Кукисвума. Очень напоминает Орехово – идешь между елочек вдоль железки… Правда, видно Умбозеро и горы. Осталось километров 20 – 25. Принялись за уничтожение еды. Правда-правда! Очень стараемся, пока все наши черные сухари не обесценились в населенном пункте с магазином.

Блин! Котел, оставленный у печки, прожег нам шатер! Досадная, блин, небрежность. Форточка есть, могли бы и без окна обойтись!

Настя, 2.20, пятница.

Не люблю писать в дневниках, впрочем, и случая до сейчас не представилось – в прошлый раз дежурства был в полностью сонном состоянии.

Хочу написать про Коленьку – слишком часто он становится крайним. И всегда незаслуженно (почти всегда). Нехорошо это. Может, виной всему его репутация – так оно часто бывает. Но Коленька три года назад и Коленька сейчас – совсем разные люди по количеству той пользы, что они приносят лагерю. Может, он все еще ломает лыжи и предпочитает спускаться пешком, ну так от этого он сам больше всех страдает. На лагере его упрекнуть не в чем, скорее наоборот – сделает что надо, сделает что просят и сделает все это хорошо. Это воспринимают как должное, что, несомненно, верно, но часто забывают. И поступки Коленьки становятся вытеснены тем восприятием его, что возникло еще тогда, когда многое валилось у Коленьки из рук. Не считая правильным выступать с подобной критикой (критикой не только действий начальника) во всеуслышанье, хочу все же – хоть и в неявной форме – ее высказать.

P.S. Поезд проехал в 3.03 ночи, а северное сияние не впечатлило – такое я и у нас видел.

(Леша)

Ночь с 25.03 на 26.03, последняя.

Начну с очень плохого: только что я обнаружил дыру в шатре – щель длиной примерно 170 мм на высоте примерно 200 мм от верхнего края борта у печки. Так что теперь – либо заплатка, либо печка.

Теперь о плохом. Последний ходовой день похода был вчера (24.03). Сегодня и завтра (25.03 и 26.03 соответственно) только вЫходные дни, то бишь мы скорым маршем выбираемся из того места, в которое забрались.

О вчерашнем. Подъем – завтрак – сборы затянули. Пошли. Закончили спуск с нашего склона, перешли Сейдозеро. Начали двигаться вверх по ручью Чивруай. Все время смотрел по сторонам – наслаждался красотой этих мест. Погода была ясная, поэтому искрящийся снег на земле и на ветвях деревьев радовал глаз. Вышли из зоны леса – прибавился ветер. Начали взлет на перевал. Последний кулуар был опасен, о чем нас предупредили из встреченной встречной группы заранее. Пошли еще выше. Стало дуть очень сильно, и под ногами начали появляться, постепенно становясь все крупнее и крупнее, пятна фирна. Спуск был неприятен как раз из-за этого. НРЗБР и темнеть начало. Таким образом, лагерь ставили в темноте в первом удобном месте.

Продолжение будет. Сейчас пора сдавать ночную вахту Эдику.

А. Е.

Последний день. Коля.

Сегодня наконец-то было полярное сияние. Это оно. Наверное, Север прощается. Нест почти ушел дежурить, я тоже – почти дежурю: последнее утреннее дежурство – это плохо.

Похоже, что некоторые люди умеют волшебным образом компоновать дрова в печке так, чтобы они там горели как следует. У меня же это не получается.

Я сейчас буду очень лаконичен потому, что:

1) не вижу букв (уже как бы светло и нет свечки, а фонарик мне лень/ некритическая ситуация);

ремарка: Нест наконец-то ушел

2) топить надо очень интенсивно, т.к. на улице снаружи мороз, а день предстоит тяжелый (теплый подъем должен быть);

3) нужно помыть котел из-под макарон со вчера.

Итак, объясняю, почему при этом я ухитряюсь писать дневник.

1) Охота пуще неволи.

2) Уже сильно рассвело. Я даже вижу буквы.

3) Топлю, как умею.

4) Вода для помывки котла еще не растопилась.

5) Писать дневник – священное право каждого.

Печь красна – значит, за нижнюю границу я еще не перевалил. Хотя чем светлее утро, тем труднее заметить собственное свечение печки.

Вчера был молодцеватый день. Пардон, позавчера. Он приходился ближайшим родственником дню Лявочорра и Обманного в прошлом году. Только вот лавиноопасного кулуара не было в тот раз. Сначала мы сделали вид, что хотим просто взять перевал, а потом от Седловой точки резко свернули в сторону и теперь сделали вид, что собираемся взять вершину. Но и это была хитрая уловка: мы гордо миновали вершину и уже в темноте спустились вниз. Но спуск там был такой, что все вдруг вспомнили о том, что человек – двуногое прямоходячее безлыжное существо. Короче, лыжизм начался страшный. С переменным успехом люди то надевали лыжи, то снова снимали их. Потому что фирн, надутые и раздутые выветренные бугры (барханы льда) - и вообще…

Короче, на лагерь пришли уже в сиянии месяца и любуясь звездами в ночном небе. Но лагерь поставили полноценный. Почти анекдот: в 20 минутах ходьбы от лагеря на почти отвесном склоне нашли дохленькую сушинку, мужественно повалили ее, распилили на три неравные части и приволокли на лагерь, где уже окончательно превратили в дрова. А утром огляделись: батюшки святы! Да в двух шагах от лагеря две сушины отличные стоят, а на том берегу ручья – еще две, прямо напротив стоянки. А ведь по сушину с фонарем ходили такие корифеи сушинной разведки, как НВ, Эдик и Нест!

А какой вид открывался позавчера с верхов на Хибины в закатном свете! Теперь-то я знаю, чем горы (пусть даже такие невысокие, как Хибины) отличаются от тундр. Рельеф совсем иной: выполз в тундрах наверх – как будто в арктической пустыне: плоско, невысокие холмики торчат. Думается, очень удобно по верхам ходить.

Да, а вчера день был странный. Кажется, у многих (в том числе у меня) после молодцеватого дня более-менее подспудно начало прорезаться чувство «окончания похода». День начался с веселой покатухи (то есть для меня-то он начался с трехсполовинойчасового приготовления завтрака). Потом, после непродолжительных маневров, мы вышли на ЖЭДЭполотно и поперлись по нему. Сегодня то же действие в течение часов пяти нам обеспечено. Меня безумно раздражает абсолютная тупость и бесконечность этих рельс, циклические монотонные движения… Даже никакого (ощутимого) вверх-вниз нету! Когда идешь пешком («пешком по шпалам на юга»), с этим легко мириться потому, что можно смотреть по сторонам и существовать как бы вне этих двух бесконечных стен, низеньких, но психологически непреодолимых.

По числу ломаных лыж я (2 шт.) уверенно приближаюсь к Олегу Тарасову (3 шт.), а вчера в наш закрытый элитарный клуб вступил и Эдик (1 шт.).

Помилуй Бог! Я мерзну у печки, каково же ИМ?

Чего еще писать – не знаю. Покурю и получше протоплю.

Какая красота там, снаружи! Поверх вершин елок виднеется голубое (да, голубое!) Умбозеро, а над ним розовые в свете восходящего солнца Хибины.

Ночь с 26.03 на 27.03. Оленегорск, вокзал.

Итак, окончил я на том, что лагерь ставили в темноте. Дров было много, но это ничему не мешало. Проснулись поздно, а вышли еще позднее. Поняли, что наша единственная перспектива – это скорый выход отсюда. Дошли до жд Апатиты – Ревда и пошли в сторону последней. Шли не очень долго, т.к. стало вечереть.

Ночью был дубак.

Сегодня с утра вышли на жд и продолжили путь. Поезд с тремя цистернами, завидев нас, стал тормозить. И вот мы на нем едем. В Ревде тоже удачно нашелся транспорт в Оленегорск. И вот мы на вокзале.

До поезда осталось 12 часов.

А. Е.

Последние ночь и утро подарили еще два веселых впечатления.

Первое: Наташка, отдежурив, обнаруживает, что лечь ей некуда, потому что Коля-Эдик-Шурка как-то криво лежат. Она немедленно приступает к перекладке где-то там, внизу, и слышно, как бормочет при этом: «Так, голову переложим сюда, ноги сюда…» Место чудесным образом появляется рядом со мной, т.е. там, где Наташка и должна лежать. Несколько минут тишины – и вдруг снизу обиженный голос Эдика, обрушившего свое негодование на неповинную, но сидящую на дежурстве у печки Лику: «Да, Лика, это ты хорошо придумала, а как я теперь засну с головой за спиной!» Речь шла, конечно же, о Коленькиной голове.

Второе: утренним дежурным был начальник. До сих пор все утренние дежурные будили меня, как только появлялась вода. Мне передавали в шатер ковшик с водой – и я варила на печке кофе для всеобщей утренней радости. Иногда успевала сварить даже по два ковшика, до появления кашки. А тут просыпаюсь от начальнического голоса с улицы: «Так, Коля, держи ковшик (я начинаю быстро подниматься), кашу и чай!». Я в ужасе вскакиваю, поняв, что что-то проспала и с кофием теперь будут проблемы. В шатер вслед за посудой влезает начальник и очень громко и сердито говорит: «Значит, так. Во-первых, на улице собачий холод, ниже минус двадцати, а сколько именно, я не знаю, потому что этот дурацкий градусник показывает только до двадцати. Во-вторых, мюсли эти дурацкие, в них нет крупы, а только фрукты и орехи, так что на завтрак молочный суп. Но поскольку молоко тоже дурацкое и на нем не написано, как его разводить, то суп с комочками. А в третьих, через 25 минут я снимаю шатер». Потрясенное молчание – а потом хохот. Такой побудки у нас еще не было!

В суп добавили геркулеса – и он оказался вполне вкусным. Кофе тоже сварить успели. И вылезти из шатра до его снятия. А пока собирались, солнышко пригрело – и на градуснике появилась температура и полезла вверх. Так что все было не так ужасно, а наоборот, по контрасту с начальническими обещаниями, даже очень миленько. Обидно только, что в такую верховую погоду предстояла нам нудная пилежка понизу. Поначалу я смотрела по сторонам. Удивительно хорошо было видно Рисчорры, оба сразу и пупырь между ними. Потом внимание сконцентрировалось на Наташкиных лыжах: Бескид – Бескид – Бескид – Бескид… Красненькие такие с беленьким… Очень медитативное занятие. Сама собой всплыла в голове и уже не покидала ее песенка, некогда подаренная Наташке в этих краях: «Я бы всю жизнь шел вдоль столбов, вдоль телефонных, лишь бы рюкзак передо мной не был зеленым». Рюкзак зеленым – был. На фоне этой песенки в голове плавно плыли размышления на самые разные темы: прикинула план спецкурса на следующий год, план занятий со школьниками по подготовке к зимнему походу, еще пара идей появилась на другие темы… На привале поделилась впечатлениями – и Саша Н. тоже решил попробовать и встал за мною. Но его от «Бескид – Бескид» то ли не поперло, то ли поперло очень сильно, и он перешел на середину пути. Далее мы шли рядом и беседовали о преимуществах велосипедного туризма перед пешим. А идти действительно не очень приятно: местами снег подтаял и вылезает то песок, то камни, приходится переходить с одной стороны на другую и обратно. Как сказал тот же Саша, «лыжам больно». Темп задавал Шурка – в самый раз для таких путей. И вдруг сзади поезд. Остановился. Машинисты поинтересовались, что нам больше нравится: переть и дальше так – или за 50 р. с носа доехать до Ревды. Большинство было за доехать (слишком много у нас поврежденных разными способами ног, надо их жалеть). Сели – и покатили. Парней и вещи оставили снаружи, а нас четверых забрали в кабину, где было очень тепло и маленькая собачка. И беседы с машинистами, прерывавшиеся время от времени странным их диалогом: «Переезд свободен. – Переезд свободен». Сколько ни смотрела, никаких переездов не видела. Наверное, это был пароль. Узнали массу интересного. На Сейдозере живет снежный человек Афоня, он им часто машет с горы, а летом выносит к поезду землянику. Ростом он под 3 метра.

В Панских тундрах открыли два месторождения платины. На краю Умбозера – военная часть, туда лучше не ходить, стреляют без предупреждения. Последние несколько лет (и этот год тоже) – очень малоснежные, так что неизвестно, почему нас пугали, что снегу много. Сюда надо брать с собой дозиметр, а то очень много радиоактивных выходов, надо проверять место, прежде чем ставить палатку. Обычно в группах по одной девице, ее берут на случай экстренных происшествий, вместо консервов – а у нас, похоже, наоборот, парни как запас пищи. Сейдозеро – священное место саамских племен. Туда сносили золото, а при опасности утопили его в озере. А на скале есть отпечаток человеческой фигуры – это саамское божество испепелило их врага. И летом там зреет земляника. Так и доехали. В Ревде нас высадили, мы попрощались, связали лыжи – и пошли на автобусную остановку. Поход кончился.

Ревда – обычный северный город. Дома советской эпохи. Мы прошли до автовокзала – а там закусочная, такой супербар для крутых: стойка, зеркала, видик. А вокзал закрыт. Вместе с нами подошла еще одна группа: пять парней, одинаковые белые лыжи, на рукавах нашивки – какой-то зверь и надпись «группа медленного реагирования». Оказались эстонцы из Нарвы, вполне русскоговорящие. Попросили нас последить и за их рюкзаками, пока они сходят в местный краеведческий музей. Мы в музей почему-то не пошли, хотя мне тоже очень хотелось, а Эдик с Колей пошли искать кормительное место. Но тут приехал мужик на машинке и предложил довезти – даже дешевле, чем на автобусе – до Оленегорска. Началась суета: Эдика с Колей достали по мобильнику и вернули от самых дверей столовой, за эстонцами побежал Леша – а потом и начальник съездил все на той же машинке… Словом, через несколько минут мы загрузились в багажное отделение – и снова с такими же (хуже!) песнями поехали. Поедая последние перекусы. Тут поход и кончился совсем.

И мы приехали обратно в Оленегорск, на тот же вокзал…

НВ

Справа холодно, слева ветер. Он колет. Холод обжигает, колет в каждую пору. Слева – синий. Справа желтый. Справа холодное зимнее солнце. Вечерняя замерзающая щека в его лучах. Между ними граница. Там – я. Я говорю. Справа – то, куда мы идем, слева – то, откуда мы пришли. Мы идем из тепла в холод? Нет. Стоит лишь обернуться, и все будет наоборот. Нет никакой разницы. Есть лишь я. И граница, перевал. Симфония пограничных состояний. Не имеет значения, куда конкретно я иду. Важно лишь не упасть – вниз. Нет никакой разницы между жизнью и смертью, добром и злом. Есть лишь граница между ними. По которой каждый идет в свою ночь. Туда, где он обретет свой собственный покой. Можно отклониться к холоду, можно отклониться к теплу – ты лишь откроешь, что и левее справа светит солнце, и правее слева дует ветер. Остается лишь быть между ними. Это и есть бытие – существование. Не между черным и белым, а между желтым и синим, как между двумя полюсами, появляется потенциал – мое я, моя воля, воля движения вперед – я смыкаю за собой эти половинки мира.

Сзади уже не важно, где какая сторона перевала, сзади не важно, где холодно, а где тепло – их не видно.

Я – застежка-молния. Я открываю этот мир, а потом закрываю этот мир. Вот эта граница – вдоль моего носа. Здесь сцепляются все мировые противоположности – на его кончике, - они цепляются друг за друга. Они шестерни песочных часов, приводящие в действие закон всемирного тяготения. Здесь, на кончике носа, огни Святого Эльма, маленький фонарик, чуть освещающий путь вперед, только чтобы не споткнуться о камешек. Я не знаю, куда идти. Я могу скатиться с крутой горы или по ровному склону, или упасть со скалы, - но все это лишь ступени на пути в бескрайнюю бархатную тьму, где не будет уже ни синего ветра, ни желтого солнца.

Я иду и говорю это. Я не различаю право и лево. Слова, вылетающие вперед, помогают идти. Слова имеют отрицательную инертную массу.

И просто впечатления:

Мысль изреченная есть ложь.

И слова по поводу этого.

Очень хорошую иллюстрацию передачи мысли посредством слов придумал, передавая бадью сахара Саше. Меня просят дать бадью сахара. Есть бадья, в ней сахар. Я начинаю кубик за кубиком передавать человеку сахар. Передаю весь, потом бадью. А другой человек складывает в нее кубики сахара обратно. Кубик крошится, ложится не так. Остается свободное место, или они, наоборот, не помещаются. Да и просто это долго и муторно. Впрочем, задача выполнена. Бадья сахара передана.

Грандиозный диалог состоялся между Нестом и Колей.

Н.: - Положи это (не помню уже что, по-моему, сухарики) в карман.

К.: - Но у меня там дырка.

Н.: - Хороший у тебя карман!

К.: - Зато все в него помещается.

Н.: - Значит, большой!

К.: - Вот и не зашиваю я его.

Глядишь, еще в поезде опишу, что где происходило. А теперь так – из общих впечатлений.

Весь этот поход больше напомнил костюмированный бал. Все взяли веревки, кошки, ледоруб, чтобы погулять по шпалам. Лучше бы взяли дрезину – она потяжелей, но и пользы-то… Вполне уместна была то ли Нестовская, то ли Батутная шутка про газонокосилку. Этот поход не стал открытием, не стал впечатлением – это был будень – длинный, не как дома (ну хоть это), но будень. Одно впечатление – большой перевал, но и это лишь исключение. Чувства того нет, смотрю вовнутрь, а не наружу. Может, ну его…. На фиг? А?

Грустно. Как-то чертовски грустно. Как будто идешь вдоль рельсы, идешь, идешь, идешь. А потом ковырнешь палкой снег – а вдруг там цветочки; нет, там шпала, гравий. А что еще может быть под рельсами. И так 10 километров, 20 километров. А можно перестать рыхлить палкой снег и стать паровозом. Ездить по этим рельсам утром и вечером. Туда-сюда, туда-сюда. И возить тех, кто не хочет ходить вдоль рельс.

(Эдик)

Ну вот, верно, и мне пора тут отметиться. Ночуем на вокзале, ждем поезда на Питер. Все спят.

Что сказать о походе? Пока рано делать выводы и вербализовывать эмоции – нужно время, чтобы впечатления преобразовались в слова. Для меня лично поход не очень задался: на второй день умудрилась повредить ногу, потом НРЗБР простуда (впрочем, это здесь у многих). По моей вине упростился и маршрут, о чем очень сожалею и за что прошу прощения мысленно у соратников. Что обрадовало несказанно – всеобщая доброжелательность. Я в группе самая неопытная – но хоть бы слово кто сказал. С этими людьми ходить приятно, честное слово, и надеюсь, что это не в последний раз мне выпадает такая честь.

Из воспоминаний последнего дня самое яркое – застопленный паровоз на рабочей железке посреди леса. В следующий раз надо бы поймать самолет: их тут тучи шастают по-над перевалами, наверное, чтобы турист, идущий в горку НРЗБР лавин не расслаблялся. Они специально это, вот-те-крест! Вот и пристроить их лучше к мирным целям, как тот атом…

Природа здесь завораживающая. Никогда не любила юга, теперь понимаю – и правильно. Хочу сюда летом в пешку, надо начинать собирать команду.

Думаю, у остальных осталось чувство неудовлетворенности походом – говоря объективно, мало и не так чтобы сложно. Мне же по первости в самый раз. Надеюсь, это понятно и естественно. Полезно снова почувствовать себя чайником, иногда это просто необходимо. Вот и первое сформулированное ощущение.

Второе – благодарности. Не хочу никого выделять, все участники здоровские, но особое спасибо параСаше (Нестеру и Батуту). За эмоциональный настрой, за пока еще формирующуюся, но обещающую стать очень красивой и цельной взрослость без нервности и лишних понтов. Это очень поддерживает, когда ты самый слабый в группе.

И прочие спасибо:

Эдику – за теплую печку;

Шуре – за самый лучший в мире хворост для приготовления НРЗБР;

Наташе и Насте – за мягкий лапник, расстеленный самым правильным образом под нашими спинами. За уют, в общем;

НВ – за массаж и лечение от простуды.

Коленьке – за мытые котлы и за то, что с ним весело;

Леше – за завтраки и бесконечную доброту.

Снова Батуту – за шатер.

И снова Нестеру – за все. Ведь начальник…

(Лика) (J

27.03.04. Коля. Оленегорский вокзал.

«До электрички на Москву остался ровно час». Вчерашний день был достойным Кукисвума. Говорят, что наш поезд уже вышел из Мурманска. Сейчас мы уже почти сутки как опухаем на вокзале. Питаемся в столовой № 6, убиваем время, сидя на неудобных скамейках в зале ожидания. А ведь еще вчера были эти рельсы и оттаявшие из-под снега камни, щебень и песок, царапавшие и терзавшие наши лыжи. И одесную были Ловозерские тундры, и под ними подлесок из хилых елочек, а ошуюю над Умбозером возвышались Хибины, и над ними – солнце. Статистика («средняя ложь» - по классификации лжи Бисмарком) говорит нам, что в четырех из пяти наших заполярных мартов возвращались мы в мороз; последний день был мороз. В этот раз тоже. А мы шли и шли и шли по насыпи. И справа была дорога и телеграфные столбы. А слева – только жиденький недолесок. И вдруг все разом сошли с путей (то был привал) и шарахнулись вместе с рюкзаками подальше от рельс. Хохмы ради Наташа подняла руку – и локомотив остановился: «До Ревды? – Да! – За полтинник? – Хорошо!» Это уже не автостоп, это просто попутка. И вот мы сидим, облепив площадку. Как раки на хромой собаке. Мы втроем (Эдик, Леша и я) ехали впереди, на носу локомотива. Через 10 – 15 минут мы пошли за пуховками, и, одевая оную, Леша уронил обе пружины. Одна упала под ноги ему, а вторая – под ноги локомотиву, но зацепилась за какую-то хрень возле коровосбивалки (это такая фигня с хренотенькой в виде штуковины, рядом с дивайсом для уборки снега с путей). Зато мы попели песенки, помахали рукой проезжавшим мимо пейзажам. О! Вот и Ревда! Первым делом Леша бросился снимать вторую пружину. А потом мы долго шли до автобусной остановки. Там мы повстречали группу эстонцев. Естественно, оказалось, что почти знакомые. Мы с Эдиком пошли искать столовую. Эдик: «Я надеюсь, что если они застопят машину, они заметили, что я включил мобилу». В этот момент мобила звонит и голосом Саши Ч. Сообщает, что нам надо срочно возвращаться к остановке, т.к. они застопили минивэн. Телепат! Эстонцы, которых мы буквально вытащили из местного краеведческого музея, ехать с нами почему-то отказались. Вон они сидят на рюкзаках напротив нас. Зато лыжи у них белые, хорошие, и даже если на зуб пробовать – хороши деревяшки! Явно клубные ребята, но очень странно себя ведут: оставляют свое снаряжение без присмотра…

Ладно, резюмирую план нашего похода.

1) День Зверя. 2) Вводный день. 3) Ломовой (Дохлый) день. 4) Дневочный день. 5) Молодцеватый день. 6) Расслабленный день. 7) Последний день. 8) Сегодняшний день. 9) Завтра в город. Итого десять.

Вот и поезд. Вот и все.

Ночь в Оленегорске (как и остаток дня) прошла более приятно: чай, не чужие, в знакомое место приехали. Экскурсию в город совершили две группы: прогулочная (Шурка, Наташка, Леша и я) и ответственная (Саши и Лика – за продуктами). Мы ходили – ездили первыми. Город расположен очень странно относительно вокзала: можно ехать на автобусе или идти пешком. Туда мы шли пешком: по обледенелым тропам, через пути, по какому-то шоссе… Город неинтересный, плоский, рабочий. В магазинах – Китай, Турция и Сникерсы. Ничего интересного. Купили пива на всех. Видели интересное объявление в магазине у кассы (рукописное): «Инвалиды отпускаются только при наличии удостоверений (кроме субботы и воскресенья)». Что имеется в виду?

Обратно решили ехать на автобусе, дабы поберечь пиво (на пешем пути в город упали Шурка и Наташка, а Леша чуть не упал). Поездка была нервная: доехав почти до вокзала, автобус вдруг ринулся в даль светлую, в направлении Хибин и Петербурга, не делая никаких попыток пересечь железку и вернуться на вокзал. Насладившись нашей растерянностью, он все же повернул и привез нас на место. После чего «продуктовые» сразу ушли по нашим следам, а мы вступили в странную дискуссию. Явными оппонентами были с одной стороны Коля и Эдик, с другой – я. Остальные занимали то одну, то другую позицию. Суть спора сводилась примерно к следующему: можно ли словами накликать несчастье и считать ли человека, верящего в это, язычником. По непонятной причине эта вполне академическая по сути дискуссия чуть не превратилась в мордобой (по моей инициативе – мне никто морду бить не собирался). Какая вожжа мне под мантию попала? Не доругавшись, помирились, и потом еще потрепались вполне бессодержательно, но миролюбиво.

Во время второго посещения столовой (потрясающая столовая! Невероятно вкусно и дешево!) познакомились с руководителем эстонской группы. Оказывается, это Нарвский клуб «Степные волки». Молодой человек сперва показался довольно интересным, но потом его как-то понесло. Он напоил нас чаем, а Шурка подарил ему хорошие карты. Ночь спали почти нормально (в ряд на полу), а с утра я разжилась у этого эстонского волка книжечкой Кундеры «Невыносимая легкость бытия». Так что почти весь день в поезде провела за чтением. Выяснилось, что я это уже читала когда-то давно, в «Иностранке». Остальные, в промежутках между едой, тоже читали, писали, играли в крестики-нолики, доделывали недоделанный в походе массаж.

Эдик: - А мне можно массаж?

Наташка: - У Вас, молодой человек, номерок на после обеда!

А вечером мы с Наташкой пошли отдавать книжку и искать наших попутчиков-слаломистов из поезда сюда. И нашли их не просто в одном вагоне, а уже в одной компании. Просидели там довольно долго, слушая рассказы и сами делясь впечатлениями. Вечерний преферанс посему не состоялся, а мы с Наташкой еще часа два пробазарили в тамбуре. А потом легли спать. Проснувшись ночью, я увидела Наташку и Шурку, продолжающих какую-то беседу.

А утром начальник рассказал про еще одно объявление («Праздничный набор для мужчин «Снежная лавина»») и про свой сон: заходит он в хозяйственный магазин – а там кошки продаются. Двух видов. И ценники висят: «Кошки туристские – 6000 р. Кошки хозяйственные – 20 р.».

НВ

28.03.2004. Самый последний день. Поезд.

Совсем скоро мы приедем в город, так что сейчас самое время попытаться что-нибудь подытожить. Вот Нестер, например, подытоживает потраченные деньги. У нас были 2 (два) дня на выход на старт; 1 день на вход в горы; 2 дня с перевалами, подъемами и всем прочим, за чем шли в поход; 1 дневка с радиальным выходом, но покататься вволю не удалось, хотя и была «скально-ледовая тренировка»; 2 дня на выход с финиша к транспорту и 2 дня на этот самый транспорт. КПД 30%, т.е. почти как у бензинового двигателя. А значит, это неплохо.

Дует ветер с вершин –

Духи не знают кручин.

Мало слухов

Про Озеро Духов –

Духи не знают причин.

Нет смерти холода,

Жизни огня,

Чувства голода

Нового дня –

Духам не надо сушин.

Кто-то взирает,

А кто-то идет –

Он не возражает,

Он просто живет.

В ночной тиши,

В закоулках души

Спокойна всегда

Ледяная вода –

Духам не надо вершин.

Остается надеяться, что это была просто разведка боем и что через год мы пойдем именно туда (сюда).

А. Е.

В этом году, кажется, ездили очень недолго. Уже едем обратно! Может, это потому, что две ночевки в поезде, еще две на вокзале в Оленегорске.

Необходимо снова выбраться в Ловозеры! И это не только мое мнение.

Поедем, значит.

Настя.